В этот день знания Швейка в русском языке пополнил казак, который вёл его в штаб дивизии, отдыхавшей в тылу фронта; он осмотрел ранец Швейка, взял оттуда последние консервы и, открывая коробку, спросил пленного:
– У тебя только одна… мать? Ты почему их сожрал? А табак турецкий у тебя есть, мать!..
И Швейк, охваченный радостью, что имеет возможность запомнить часто повторяющееся русское выражение, отвечал:
– Консерва хорошо, турецкий табак да-да, нажрись, вор… мать!
Между ними завязалась дружеская беседа, и Швейк с удовольствием увидел, что казак относится к нему с уважением и, обращаясь к нему, по-приятельски улыбается:
– Вот военнопленный! Русские слова знает и понимает! Молодец, мать!..
За тот небольшой промежуток времени, пока они шли вместе, Швейк заметил, что его провожатый, с кем бы ни говорил, никогда это «мать!..» не пропускает и не забывает упомянуть в начале или в конце каждой фразы и что солдаты, отвечавшие ему на вопросы, также держались этого правила; из этого Швейк понял, что вопрос идёт о каком-то общепринятом выражении, которое свойственно людям хорошо воспитанным и порядочным.
Когда казак передал Швейка в канцелярию штаба дивизии, в дверях показался молодой, высокий офицер, который пытливо посмотрел на пленного и спросил его:
– Ты где попал в плен… мать?
Швейк охотно и без колебаний ответил:
– Осмелюсь доложить, у Брод… мать, господин лейтенант. Почти у самой границы меня забрали, мать!..
При выражении этой учтивости офицер подскочил, ударил Швейка по правой и левой щекам, а затем закричал:
– Кто тебя научил, мать?.. Так нельзя, нельзя говорить с начальством! Сукин ты сын… мать!
Видя, что офицером овладело бешенство, что он начал ругаться и трястись от злобы, Швейк понял, что он ответил неудачно. Взяв под козырёк, он сказал:
– Прошу прощения. Видно, у вас тут ничем нельзя злоупотреблять; сознаюсь, что сказал лишнее. Я, господин лейтенант, ещё не научился по-русски, знаю только эти слова.
Офицер свысока посмотрел на Швейка и, выйдя из хаты, хлопнул дверьми.
После его ухода из-за стола встал писарь, очевидно еврей, и, заливаясь смехом, сказал Швейку по-немецки:
– Ты, приятель, не повторяй все, что слышишь от солдат. Вообще я тебе рекомендую в России побольше молчать до тех пор, пока не будешь знать, что ты говоришь. Иначе ты отсюда живым не выберешься.
Затем он объяснил Швейку, что обозначают эти три слова, которые так часто он слышал от солдат, и что, собственно, он получил от офицера сравнительно небольшую награду. Затем он отвёл Швейка в переднюю, позвал другого солдата и, показывая на Швейка, сказал:
– Отведи его к остальным, и пусть старший зачислит его на обед и довольствие. Ну, сервус, ауф видерзеен… мать! – добавил он, легонько толкнув его коленом в зад.
