Оказывается, когда-то признанные архитектурные памятники подвергались гонениям. Вспоминай об этом, в который раз ругая новый бизнес-центр в форме креветки
Cтоял, значит, рядом с домом отличный пустырь, по которому удобно было ходить в магазин за пивом. А эти ироды выстроили на месте пустыря многофункциональный торгово-развлекательный бизнес-центр с подземным аквапарком, да еще и ненормальной квадратной формы, какой-то кривой и с круглыми окнами! Испортили хороший пустырь. Примерно так рассуждает homo sovremenius, то есть человек современный, в привычное восприятие мира которого вторглась архитектура.
Мы, люди, существа консервативные, даже если пытаемся переубедить в этом окружающих, ежедневно надевая на голову светящиеся рожки. Первая наша реакция на внешние изменения — отторжение. Мы ищем изъяны в новостройках, памятниках и даже заборах, строящихся на наших глазах. То ли дело архитектура, которая выдержала проверку годами! Это ого-го архитектура! Умели тогда строить, ничего не скажешь.
Ты не поверишь, но предыдущие поколения людей критиковали памятники, которые мы сейчас осматриваем с благоговением и путеводителем, ничуть не менее рьяно, чем мы ругаем современные. Кто-то ходил мимо зданий Гауди и ворчал себе под нос: «Un feo edificio» — «Безобразная постройка». Проезжая поодаль от Брайтонского павильона, кто-то восклицал: «What ugliness!» — «Что за уродство!» Проходя недалеко от Летнего дворца в Пекине, кто-то думал: «Вао мао дао!» — э-э-э… Во все времена люди не любили новшеств. Мы решили подкрепить этот тезис статьей о самых известных памятниках архитектуры, которые поначалу были отвергнуты обществом, а нынче на них наживаются продавцы открыток.
В разоблачении безупречной репутации памятников старины нам поможет кандидат архитектуры Евгения Микулина.
Объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, символ Франции, чудо конструкторской мысли — как только не называют башню Эйфеля наши современники и просто люди, которые живут с нами в одно время! Приехать в Париж и не сфотографироваться у Эйфелевой башни может только самый стойкий и равнодушный турист или тот, кто заблудился и не нашел к ней дорогу.
Казалось бы, в 1889 году, когда башню достроили, парижане должны были ликовать. Ведь их город осуществил амбициозный проект, привлекший внимание сначала гостей Всемирной выставки 1889 года, а затем и всей мировой общественности. Но парижане, напротив, негодовали. Они восприняли башню как насмешку над классической архитектурой столицы. «Одним из тех, кто ненавидел башню Эйфеля, был Ги де Мопассан, — рассказывает Евгения Микулина. — И все же он регулярно обедал в ресторане на первом уровне башни. Когда его спросили, зачем он это делает, если башня ему не по душе, писатель ответил: «Это единственное место во всем Париже, откуда ее не видно».
Ненависть сплотила и встряхнула обычно разрозненных и ленивых представителей искусства, и вскоре на страницах одной из парижских газет появилась гневная петиция, которую подписали триста деятелей культуры. Среди них были писатели Александр Дюма (сын), Ги де Мопассан и Эмиль Золя, живописцы Адольф Вильям Бугро и Жан Леон Жером. Вот отрывок из пламенного обращения: «Уважаемые соотечественники! Мы — писатели, художники, скульпторы, архитекторы и просто страстные поклонники нетронутой доселе красоты Парижа — призываем вас во имя вкуса, во имя французского искусства, которому грозит опасность, протестовать против возведения в сердце нашей столицы бесполезной и безобразной башни Эйфеля!»
К счастью для 6 миллионов туристов, ежегодно посещающих башню, петиция не была удовлетворена. И конструкция Эйфеля стала одной из самых узнаваемых достопримечательностей на Земле.
Возведение грандиозного собора по проекту испанского архитектора Антонио Гауди началось в 1882 году и закончится примерно в 2026 году. Подобная медлительность связана не с тем, что строят его гастарбайтеры, ремонтировавшие твою кухню, а с тем, что работы проводятся исключительно на добровольные пожертвования.
Жители Барселоны с самого начала с недоверием относились к архитектору и его проекту. Ведь Гауди строил преимущественно светские дома, и испанцы, будучи ревностными католиками, сомневались в способности модного архитектора возвести храм. В начале Экс экс века, когда очертания собора Саграда Фамилия стали наконец вырисовываться, он подвергся критической атаке. «Против необычной концепции выступил, например, Джордж Оруэлл, — просвещает нас Евгения. — По мнению этого далеко не самого консервативного писателя, собор представлял собой «одно из самых идиотических зданий в мире». Также он считал, что «анархисты продемонстрировали плохой вкус, пощадив собор, когда у них был шанс его разрушить». Не относился к числу поклонников собора и Пабло Пикассо, сказавший как-то, что «Гауди и Саграда Фамилия могут идти к черту».
Замечание Пикассо потеряло актуальность после того, как в октябре 2011 года в Ватикан поступила официальная заявка от каталонской епархии о причислении архитектора к лику святых за его архитектурное творение. Приблизительная дата беатификации Антонио Гауди назначена на 90-ю годовщину его смерти, то есть на 2016 год.
Много лет австралийцы могли наскрести в своей стране (да и на всем континенте) только две достопримечательности: унылый серый мост Харбор-Бридж и веселых пушистых кенгуру. Сейчас дела обстоят иначе: в гавани, на мысе Беннелонг-Пойнт, стоит Сиднейский оперный театр, являющийся объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Также театр числится среди финалистов, претендовавших на включение в проект 2007 года «Новые семь чудес света». А ведь были времена, когда австралийцы отзывались о театре не иначе как с насмешкой.
Всему виной затянувшееся строительство театра. «Довольно быстро выяснилось, что проект выглядел привлекательно в теории, в то время как на практике оказался трудновыполнимым и дорогостоящим, — объясняет наш консультант. — Предполагалось, что театр будет строиться четыре года и стоить 7 миллионов австралийских долларов. Вместо этого его строили 14 лет, и обошелся он в 102 миллиона долларов».
В итоге, когда 20 октября 1973 года королева Англии Елизавета II перерезала ленточку, все уже настолько устали от строительства, что заранее возненавидели театр. Архитектор Фрэнк Ллойд Райт назвал его «капризом», а простые австралийцы усмотрели в нем «что-то, что вылезло на берег и сдохло».
Он же Дом дружбы с народами зарубежных стран, он же Дом приемов Правительства РФ. Нынче удивительный особняк выполняет сразу две функции: украшает улицу Воздвиженку и служит нарядным фоном для фотографий туристов. Идея необычного дома пришла в голову легкомысленному наследнику морозовских миллионов Арсению во время его путешествия по Европе. В Испании он увидел знаменитый Дом с ракушками, а в Португалии прогулялся по дворцу Пена.
Получив от матери в подарок классический особняк на Воздвиженке, Морозов быстренько его снес и в 1895 году заказал своему другу, архитектору Виктору Мазырину, то, на что мы сейчас и любуемся. Архитектор полностью оправдал ожидания заказчика, создав в центре Москвы настоящее «испанское подворье».
Здание еще не успело обзавестись первыми стеклами, а уже было от души раскритиковано общественностью. Например, Льву Толстому в романе «Воскресение» как никогда удалось приблизиться к своему любимому народу благодаря критике морозовского особняка. Герой романа Нехлюдов неодобрительно отзывается о доме «в каком-то сложном, необыкновенном стиле», думая о рабочих, которым, должно быть, тяжело строить «глупый, ненужный дворец какому-то глупому, ненужному человеку».
Также в ходу был анекдот про то, что мать купца Морозова, увидев готовый особняк, с досадой воскликнула: «Раньше только я знала, что ты дурак, теперь все остальные узнают!» (Второй раз все узнали, что Арсений Морозов дурак, несколькими годами позднее. Он в угаре пьяной пирушки поспорил, что прострелит себе ногу и с помощью силы мысли не почувствует боли. Купец сказал — купец сделал. И вскоре умер от заражения крови.)
«Зато советская власть оценила дом по достоинству как прекрасный образец неомавританского стиля, — заключает Евгения. — Ну или просто как нарядный дом для приема иностранцев».
Современные парижане растерзают любого, кто сунется в «Гранд-опера» в джинсах. Здесь мечтают петь теноры, танцевать танцоры и дирижировать дирижеры. Каждый любитель балета и оперы отдаст все, лишь бы оказаться в одном из обитых красным бархатом кресел под 700-килограммовой хрустальной люстрой (кстати, именно эта люстра упала на зрителей в 1896 году, убив одного человека, и она же падает в партер в романе Гастона Леру «Призрак Оперы»).
А когда-то, взглянув на постройку малоизвестного архитектора Шарля Гарнье, люди только усмехались. «Дело в том, что проект был выполнен в эклектическом стиле боз-ар, только начавшем приобретать популярность, — пытается оправдать парижан наш консультант. — Согласно легенде, императрица Евгения, жена Наполеона III, увидев проект, возмущенно воскликнула: «Что это? Здесь нет стиля! Это не Людовик XIV, не Людовик XV и не Людовик XVI!» На что Гарнье ответил: «Нет, мадам, это Наполеон III».
С императрицей был полностью согласен композитор Клод Дебюсси, заявивший, что здание снаружи напоминает вокзал, а внутри — турецкие бани. Любопытно, что Шарль Гарнье спустя три десятилетия после того, как его творение стало объектом критики, сам подпишет уже упомянутую выше гневную петицию против Эйфелевой башни.
Королевский павильон в Брайтоне, или, как его еще называют, Брайтонский павильон, по сей день остается самым экзотическим (читай: странным) дворцом на Британских островах. Индо-сарацинский стиль, в котором построен павильон, был распространен и любим в колониях, но никак не на Альбионе, в туманном воздухе которого витал дух чопорности. Но даже страх оскандалиться не остановил принца-регента, начавшего строительство павильона в конце XVIII века. Будущий Георг IV собирался резвиться в нем с любовницей Марией Фитцхерберт, заодно поправляя здоровье морским воздухом.
Отношение общества к этому памятнику отлично иллюстрирует высказывание писателя Уильяма Хэзлитта: «Королевский павильон напоминает нагромождение каменных тыкв, увенчанных башенками. Видимо, архитектор в момент строительства болел водянкой или страдал мигренями. Даже королевские лошади (если они не лишены вкуса) откажутся стоять в этих вычурных конюшнях». Мало того, что дворец вызывал недоумение у окружающих, он еще и начал разваливаться через десять лет после завершения строительства. Приехавшая на осмотр своих новых владений молодая королева Виктория охарактеризовала павильон как «действительно довольно странный». А в 1850 году она продала дворец властям Брайтона.
«Это было концом для ославленной частной резиденции и началом для славной туристической достопримечательности», — подводит итог Евгения, добавив, что диковинный Королевский павильон в Брайтоне посещают не менее полумиллиона туристов в год. Кроме того, дворец чрезвычайно востребован в кинематографе: его постоянно снимают в исторических фильмах.
Нельзя не восхищаться размахом кафедрального собора Милана — размахом в прямом и переносном смысле. Собор занимает огромную территорию при высоте 157 метров, а его строительство продолжалось много веков, с 1386-го по 1965 год. Естественно, строился собор разными людьми, а заодно и в разных стилях. Началось все с поздней готики, затем собор настигло Возрождение, потом и Наполеон со своими французскими мастерами подоспел…
В итоге собор получился величественным и непонятным. «Первые критические отзывы, связанные со стилистической мешаниной, свойственной собору, стали появляться в середине XIX века, — рассказывает Евгения. — Например, критик Джон Раскин считал, что собор «взял немного от каждого архитектурного стиля, причем взял самое худшее».
Писатель Генри Джеймс высказался мягче: «Структура собора не особенно любопытна, не слишком логична и определенно не очень красива… Зато он привлекает внимание и богато отделан». Сейчас едва ли кто возьмется критиковать кафедральный собор Милана, а архитектурные странности и несоответствия громадины называют не иначе как «самобытные» и «удивительные».
Ореол мученичества, окружающий храм-бассейн, который то строили, то взрывали, заслоняет перед нашими современниками вопрос о собственно архитектурных достоинствах здания. Ведь то, что построено по старому проекту, априори хорошо. На самом деле храм, который большевики разрушили 5 декабря 1931 года, должен был выглядеть совсем не так, как он выглядел, и даже не так, как выглядит сейчас.
Вот что рассказал наш консультант: «Автором первого проекта, представленного императору еще в 1814 году, был масон и лютеранин Карл Магнус Витберг. Проект был очень хорош и понравился абсолютно всем. Александр I не скупился на комплименты молодому архитектору, заметив, что тот „заставил камни говорить“. Но Николай I, севший на престол в 1825 году, назначил нового архитектора — Константина Тона». Именно храм Тона и взорвали коммунисты, и именно его восстановили московские власти.
Как ни странно, достроенный в 1883 году храм не пользовался большой народной любовью. Церковь в русско-византийском стиле нелепо торчала на берегу Москвы-реки, приобретая все новые прозвища: «самовар», «гриб», «чернильница». Даже самые темные москвичи относились к храму осторожно. Ведь, чтобы освободить под него место, Николай I снес Алексеевский стародевичий монастырь. Согласно легенде, обиженная настоятельница в сердцах сказала: «Чтоб сему месту пусто было!» Ему и было пусто: храм проекта Тона простоял около 50 лет. И лишь в 1990-х годах храм снова вырос на берегу реки на радость тем, кому православная церковь заменила коммунистическую партию.
На венской улице Рингштрассе, в изобилии украшенной деревьями, клумбами и трамвайными путями, среди десятков старинных зданий, поражающих воображение прохожих великолепными эркерами и замысловатыми карнизами, многочисленными дентикулами и причудливыми ламбрекенами, — так вот, среди этого великолепия возвышается величественное здание Венской государственной оперы, построенное в 1860-х годах.
Здание возводилось по заказу императора Франца Иосифа двумя уважаемыми австрийскими архитекторами со смешными именами — Эдуардом ван дер Нюллем и Августом Сикардом фон Сикардсбургом. Мастера действовали в стиле неоренессанс, не жалея денег императора на лестницы белого мрамора, паркет, сложенный из разных сортов дерева, и бархат, которым были обиты 2200 кресел зрительного зала. Казалось бы, ничто не предвещало краха. Но еще за пару лет до сдачи здания в эксплуатацию поющим людям в гетрах газетчики начали травлю архитекторов.
«Одним из популярных прозвищ Венского оперного театра было „тонущий сундук“, — рассказывает Евгения Микулина. — В какой-то момент, еще во время строительства театра, городские власти подняли уровень улицы Рингштрассе на метр, и создавалось ощущение, что шикарное здание уходит под землю». Другим обидным прозвищем стало «Кёниггрец от архитектуры», намекавшее на грандиозное поражение австрийской армии в сражении при Кёниггреце в 1866 году. Но архитекторы нашли способ заткнуть критиков. В апреле 1868 года ван дер Нюлль повесился, а меньше чем через два месяца его коллега фон Сикардсбург умер от разрыва сердца.
Архитекторы не дожили даже до открытия своего детища, а тем более до момента, когда Венский оперный театр признали одним из величайших архитектурных шедевров мира. А произошло это уже в начале Экс экс века. Туристы съезжаются в столицу Австрии, чтобы отведать настоящего яблочного штруделя и побывать в оперном театре (хотя обычно дело кончается «Старбаксом» и шопингом).
Cтоял, значит, рядом с домом отличный пустырь, по которому удобно было ходить в магазин за пивом. А эти ироды выстроили на месте пустыря многофункциональный торгово-развлекательный бизнес-центр с подземным аквапарком, да еще и ненормальной квадратной формы, какой-то кривой и с круглыми окнами! Испортили хороший пустырь. Примерно так рассуждает homo sovremenius, то есть человек современный, в привычное восприятие мира которого вторглась архитектура.
Мы, люди, существа консервативные, даже если пытаемся переубедить в этом окружающих, ежедневно надевая на голову светящиеся рожки. Первая наша реакция на внешние изменения — отторжение. Мы ищем изъяны в новостройках, памятниках и даже заборах, строящихся на наших глазах. То ли дело архитектура, которая выдержала проверку годами! Это ого-го архитектура! Умели тогда строить, ничего не скажешь.
Ты не поверишь, но предыдущие поколения людей критиковали памятники, которые мы сейчас осматриваем с благоговением и путеводителем, ничуть не менее рьяно, чем мы ругаем современные. Кто-то ходил мимо зданий Гауди и ворчал себе под нос: «Un feo edificio» — «Безобразная постройка». Проезжая поодаль от Брайтонского павильона, кто-то восклицал: «What ugliness!» — «Что за уродство!» Проходя недалеко от Летнего дворца в Пекине, кто-то думал: «Вао мао дао!» — э-э-э… Во все времена люди не любили новшеств. Мы решили подкрепить этот тезис статьей о самых известных памятниках архитектуры, которые поначалу были отвергнуты обществом, а нынче на них наживаются продавцы открыток.
В разоблачении безупречной репутации памятников старины нам поможет кандидат архитектуры Евгения Микулина.
Эйфелева башня
ФранцияОбъект Всемирного наследия ЮНЕСКО, символ Франции, чудо конструкторской мысли — как только не называют башню Эйфеля наши современники и просто люди, которые живут с нами в одно время! Приехать в Париж и не сфотографироваться у Эйфелевой башни может только самый стойкий и равнодушный турист или тот, кто заблудился и не нашел к ней дорогу.
Казалось бы, в 1889 году, когда башню достроили, парижане должны были ликовать. Ведь их город осуществил амбициозный проект, привлекший внимание сначала гостей Всемирной выставки 1889 года, а затем и всей мировой общественности. Но парижане, напротив, негодовали. Они восприняли башню как насмешку над классической архитектурой столицы. «Одним из тех, кто ненавидел башню Эйфеля, был Ги де Мопассан, — рассказывает Евгения Микулина. — И все же он регулярно обедал в ресторане на первом уровне башни. Когда его спросили, зачем он это делает, если башня ему не по душе, писатель ответил: «Это единственное место во всем Париже, откуда ее не видно».
Ненависть сплотила и встряхнула обычно разрозненных и ленивых представителей искусства, и вскоре на страницах одной из парижских газет появилась гневная петиция, которую подписали триста деятелей культуры. Среди них были писатели Александр Дюма (сын), Ги де Мопассан и Эмиль Золя, живописцы Адольф Вильям Бугро и Жан Леон Жером. Вот отрывок из пламенного обращения: «Уважаемые соотечественники! Мы — писатели, художники, скульпторы, архитекторы и просто страстные поклонники нетронутой доселе красоты Парижа — призываем вас во имя вкуса, во имя французского искусства, которому грозит опасность, протестовать против возведения в сердце нашей столицы бесполезной и безобразной башни Эйфеля!»
К счастью для 6 миллионов туристов, ежегодно посещающих башню, петиция не была удовлетворена. И конструкция Эйфеля стала одной из самых узнаваемых достопримечательностей на Земле.
Саграда Фамилия
ИспанияВозведение грандиозного собора по проекту испанского архитектора Антонио Гауди началось в 1882 году и закончится примерно в 2026 году. Подобная медлительность связана не с тем, что строят его гастарбайтеры, ремонтировавшие твою кухню, а с тем, что работы проводятся исключительно на добровольные пожертвования.
Жители Барселоны с самого начала с недоверием относились к архитектору и его проекту. Ведь Гауди строил преимущественно светские дома, и испанцы, будучи ревностными католиками, сомневались в способности модного архитектора возвести храм. В начале Экс экс века, когда очертания собора Саграда Фамилия стали наконец вырисовываться, он подвергся критической атаке. «Против необычной концепции выступил, например, Джордж Оруэлл, — просвещает нас Евгения. — По мнению этого далеко не самого консервативного писателя, собор представлял собой «одно из самых идиотических зданий в мире». Также он считал, что «анархисты продемонстрировали плохой вкус, пощадив собор, когда у них был шанс его разрушить». Не относился к числу поклонников собора и Пабло Пикассо, сказавший как-то, что «Гауди и Саграда Фамилия могут идти к черту».
Замечание Пикассо потеряло актуальность после того, как в октябре 2011 года в Ватикан поступила официальная заявка от каталонской епархии о причислении архитектора к лику святых за его архитектурное творение. Приблизительная дата беатификации Антонио Гауди назначена на 90-ю годовщину его смерти, то есть на 2016 год.
Сиднейский оперный театр
АвстралияМного лет австралийцы могли наскрести в своей стране (да и на всем континенте) только две достопримечательности: унылый серый мост Харбор-Бридж и веселых пушистых кенгуру. Сейчас дела обстоят иначе: в гавани, на мысе Беннелонг-Пойнт, стоит Сиднейский оперный театр, являющийся объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Также театр числится среди финалистов, претендовавших на включение в проект 2007 года «Новые семь чудес света». А ведь были времена, когда австралийцы отзывались о театре не иначе как с насмешкой.
Всему виной затянувшееся строительство театра. «Довольно быстро выяснилось, что проект выглядел привлекательно в теории, в то время как на практике оказался трудновыполнимым и дорогостоящим, — объясняет наш консультант. — Предполагалось, что театр будет строиться четыре года и стоить 7 миллионов австралийских долларов. Вместо этого его строили 14 лет, и обошелся он в 102 миллиона долларов».
В итоге, когда 20 октября 1973 года королева Англии Елизавета II перерезала ленточку, все уже настолько устали от строительства, что заранее возненавидели театр. Архитектор Фрэнк Ллойд Райт назвал его «капризом», а простые австралийцы усмотрели в нем «что-то, что вылезло на берег и сдохло».
Особняк Арсения Морозова
РоссияОн же Дом дружбы с народами зарубежных стран, он же Дом приемов Правительства РФ. Нынче удивительный особняк выполняет сразу две функции: украшает улицу Воздвиженку и служит нарядным фоном для фотографий туристов. Идея необычного дома пришла в голову легкомысленному наследнику морозовских миллионов Арсению во время его путешествия по Европе. В Испании он увидел знаменитый Дом с ракушками, а в Португалии прогулялся по дворцу Пена.
Получив от матери в подарок классический особняк на Воздвиженке, Морозов быстренько его снес и в 1895 году заказал своему другу, архитектору Виктору Мазырину, то, на что мы сейчас и любуемся. Архитектор полностью оправдал ожидания заказчика, создав в центре Москвы настоящее «испанское подворье».
Здание еще не успело обзавестись первыми стеклами, а уже было от души раскритиковано общественностью. Например, Льву Толстому в романе «Воскресение» как никогда удалось приблизиться к своему любимому народу благодаря критике морозовского особняка. Герой романа Нехлюдов неодобрительно отзывается о доме «в каком-то сложном, необыкновенном стиле», думая о рабочих, которым, должно быть, тяжело строить «глупый, ненужный дворец какому-то глупому, ненужному человеку».
Также в ходу был анекдот про то, что мать купца Морозова, увидев готовый особняк, с досадой воскликнула: «Раньше только я знала, что ты дурак, теперь все остальные узнают!» (Второй раз все узнали, что Арсений Морозов дурак, несколькими годами позднее. Он в угаре пьяной пирушки поспорил, что прострелит себе ногу и с помощью силы мысли не почувствует боли. Купец сказал — купец сделал. И вскоре умер от заражения крови.)
«Зато советская власть оценила дом по достоинству как прекрасный образец неомавританского стиля, — заключает Евгения. — Ну или просто как нарядный дом для приема иностранцев».
Парижская опера
ФранцияСовременные парижане растерзают любого, кто сунется в «Гранд-опера» в джинсах. Здесь мечтают петь теноры, танцевать танцоры и дирижировать дирижеры. Каждый любитель балета и оперы отдаст все, лишь бы оказаться в одном из обитых красным бархатом кресел под 700-килограммовой хрустальной люстрой (кстати, именно эта люстра упала на зрителей в 1896 году, убив одного человека, и она же падает в партер в романе Гастона Леру «Призрак Оперы»).
А когда-то, взглянув на постройку малоизвестного архитектора Шарля Гарнье, люди только усмехались. «Дело в том, что проект был выполнен в эклектическом стиле боз-ар, только начавшем приобретать популярность, — пытается оправдать парижан наш консультант. — Согласно легенде, императрица Евгения, жена Наполеона III, увидев проект, возмущенно воскликнула: «Что это? Здесь нет стиля! Это не Людовик XIV, не Людовик XV и не Людовик XVI!» На что Гарнье ответил: «Нет, мадам, это Наполеон III».
С императрицей был полностью согласен композитор Клод Дебюсси, заявивший, что здание снаружи напоминает вокзал, а внутри — турецкие бани. Любопытно, что Шарль Гарнье спустя три десятилетия после того, как его творение стало объектом критики, сам подпишет уже упомянутую выше гневную петицию против Эйфелевой башни.
Королевский павильон в Брайтоне
АнглияКоролевский павильон в Брайтоне, или, как его еще называют, Брайтонский павильон, по сей день остается самым экзотическим (читай: странным) дворцом на Британских островах. Индо-сарацинский стиль, в котором построен павильон, был распространен и любим в колониях, но никак не на Альбионе, в туманном воздухе которого витал дух чопорности. Но даже страх оскандалиться не остановил принца-регента, начавшего строительство павильона в конце XVIII века. Будущий Георг IV собирался резвиться в нем с любовницей Марией Фитцхерберт, заодно поправляя здоровье морским воздухом.
Отношение общества к этому памятнику отлично иллюстрирует высказывание писателя Уильяма Хэзлитта: «Королевский павильон напоминает нагромождение каменных тыкв, увенчанных башенками. Видимо, архитектор в момент строительства болел водянкой или страдал мигренями. Даже королевские лошади (если они не лишены вкуса) откажутся стоять в этих вычурных конюшнях». Мало того, что дворец вызывал недоумение у окружающих, он еще и начал разваливаться через десять лет после завершения строительства. Приехавшая на осмотр своих новых владений молодая королева Виктория охарактеризовала павильон как «действительно довольно странный». А в 1850 году она продала дворец властям Брайтона.
«Это было концом для ославленной частной резиденции и началом для славной туристической достопримечательности», — подводит итог Евгения, добавив, что диковинный Королевский павильон в Брайтоне посещают не менее полумиллиона туристов в год. Кроме того, дворец чрезвычайно востребован в кинематографе: его постоянно снимают в исторических фильмах.
Миланский собор
ИталияНельзя не восхищаться размахом кафедрального собора Милана — размахом в прямом и переносном смысле. Собор занимает огромную территорию при высоте 157 метров, а его строительство продолжалось много веков, с 1386-го по 1965 год. Естественно, строился собор разными людьми, а заодно и в разных стилях. Началось все с поздней готики, затем собор настигло Возрождение, потом и Наполеон со своими французскими мастерами подоспел…
В итоге собор получился величественным и непонятным. «Первые критические отзывы, связанные со стилистической мешаниной, свойственной собору, стали появляться в середине XIX века, — рассказывает Евгения. — Например, критик Джон Раскин считал, что собор «взял немного от каждого архитектурного стиля, причем взял самое худшее».
Писатель Генри Джеймс высказался мягче: «Структура собора не особенно любопытна, не слишком логична и определенно не очень красива… Зато он привлекает внимание и богато отделан». Сейчас едва ли кто возьмется критиковать кафедральный собор Милана, а архитектурные странности и несоответствия громадины называют не иначе как «самобытные» и «удивительные».
Храм Христа Спасителя
РоссияОреол мученичества, окружающий храм-бассейн, который то строили, то взрывали, заслоняет перед нашими современниками вопрос о собственно архитектурных достоинствах здания. Ведь то, что построено по старому проекту, априори хорошо. На самом деле храм, который большевики разрушили 5 декабря 1931 года, должен был выглядеть совсем не так, как он выглядел, и даже не так, как выглядит сейчас.
Вот что рассказал наш консультант: «Автором первого проекта, представленного императору еще в 1814 году, был масон и лютеранин Карл Магнус Витберг. Проект был очень хорош и понравился абсолютно всем. Александр I не скупился на комплименты молодому архитектору, заметив, что тот „заставил камни говорить“. Но Николай I, севший на престол в 1825 году, назначил нового архитектора — Константина Тона». Именно храм Тона и взорвали коммунисты, и именно его восстановили московские власти.
Как ни странно, достроенный в 1883 году храм не пользовался большой народной любовью. Церковь в русско-византийском стиле нелепо торчала на берегу Москвы-реки, приобретая все новые прозвища: «самовар», «гриб», «чернильница». Даже самые темные москвичи относились к храму осторожно. Ведь, чтобы освободить под него место, Николай I снес Алексеевский стародевичий монастырь. Согласно легенде, обиженная настоятельница в сердцах сказала: «Чтоб сему месту пусто было!» Ему и было пусто: храм проекта Тона простоял около 50 лет. И лишь в 1990-х годах храм снова вырос на берегу реки на радость тем, кому православная церковь заменила коммунистическую партию.
Венский оперный театр
АвстрияНа венской улице Рингштрассе, в изобилии украшенной деревьями, клумбами и трамвайными путями, среди десятков старинных зданий, поражающих воображение прохожих великолепными эркерами и замысловатыми карнизами, многочисленными дентикулами и причудливыми ламбрекенами, — так вот, среди этого великолепия возвышается величественное здание Венской государственной оперы, построенное в 1860-х годах.
Здание возводилось по заказу императора Франца Иосифа двумя уважаемыми австрийскими архитекторами со смешными именами — Эдуардом ван дер Нюллем и Августом Сикардом фон Сикардсбургом. Мастера действовали в стиле неоренессанс, не жалея денег императора на лестницы белого мрамора, паркет, сложенный из разных сортов дерева, и бархат, которым были обиты 2200 кресел зрительного зала. Казалось бы, ничто не предвещало краха. Но еще за пару лет до сдачи здания в эксплуатацию поющим людям в гетрах газетчики начали травлю архитекторов.
«Одним из популярных прозвищ Венского оперного театра было „тонущий сундук“, — рассказывает Евгения Микулина. — В какой-то момент, еще во время строительства театра, городские власти подняли уровень улицы Рингштрассе на метр, и создавалось ощущение, что шикарное здание уходит под землю». Другим обидным прозвищем стало «Кёниггрец от архитектуры», намекавшее на грандиозное поражение австрийской армии в сражении при Кёниггреце в 1866 году. Но архитекторы нашли способ заткнуть критиков. В апреле 1868 года ван дер Нюлль повесился, а меньше чем через два месяца его коллега фон Сикардсбург умер от разрыва сердца.
Архитекторы не дожили даже до открытия своего детища, а тем более до момента, когда Венский оперный театр признали одним из величайших архитектурных шедевров мира. А произошло это уже в начале Экс экс века. Туристы съезжаются в столицу Австрии, чтобы отведать настоящего яблочного штруделя и побывать в оперном театре (хотя обычно дело кончается «Старбаксом» и шопингом).
Другие жертвы
Османизация Парижа
Если бы не архитектор барон Жорж Эжен Осман, осуществивший в середине XIX века перепланировку Парижа, влюбленные бродили бы по узким грязным улочкам. Это сейчас парижане гордятся своим городом, а во время перепланировки, заставившей их покинуть насиженные трущобы, они обзывали Османа Аттилой.
Статуя Свободы
Главный американский символ, придуманный французским скульптором Фредериком Бартольди, поначалу раздражал янки. Еще свежи были воспоминания о Долгой депрессии 1870-х годов. Накануне установки статуи New York Times писала: «Ни один истинный патриот не может поощрить подобные траты на бронзовых женщин».
Памятник Александру III
На открытии памятника работы скульптора Павла Трубецкого художник Илья Репин воскликнул: «Толстозадый солдафон!» Вскоре в народе родились стихи: «Стоит комод, на комоде бегемот, на бегемоте обормот, на обормоте шапка, на шапке крест. Кто угадает — того под арест».
Витториано
Джузеппе Саккони задумал монумент имени короля Виктора Эммануила II в древнеримском стиле, и зря. Строительство монумента Витториано закончилось 101 год назад, но его камни еще помнят обидные прозвища — «вставная челюсть» и «свадебный торт», которыми римляне наградили памятник на церемонии открытия.
